Пока рано отменять бойкот узбекского хлопка

В последнее время, правительство Узбекистана в лице заместителя премьер-министра Танзилы Нарбаевой, министра занятости и трудовых отношений Шерзода Кудбиева, послов Узбекистана в США и Бельгии настойчиво добиваются отмены международного бойкота узбекского хлопка и хлопкового текстиля. О каком бойкоте идет речь?

Как известно, международная кампания за ликвидацию государственно-санкционированного принудительного детского и взрослого труда в Узбекистане началась в 2005 году. Коалиция правозащитных организаций, социальных инвесторов и профсоюзов увидела в этой практике систему рабства, совершенно неприемлемую в XXI веке.

В 2010 году группа примерно из 100 узбекских активистов выпустила обращение с призывом к компаниям и странам мира бойкотировать узбекский хлопок, пока действующая система хлопкорабства не будет ликвидирована. Международная коалиция, которая к этому времени стала известна как «Cotton Campaign» («Хлопковая кампания»), поддержала этот призыв и начала убеждать теперь и мировые компании объявить бойкот узбекскому хлопку, таким образом заставить правительство Узбекистана признать проблему и начать ее решать.

К 2018 году уже более 200 торговых компаний и ритейлеров подписали обязательство не покупать узбекский хлопок и изделия из него. Узбекское правительство при Исламе Каримове не было особенно обеспокоено этим бойкотом, поскольку львиная доля узбекского хлопковолокна продавалась в Азию, в первую очередь, в Бангладеш, а также в Китай, где компании просто игнорировали призыв к бойкоту.

Помимо этой инициативы «Хлопковой кампании», правительство США занесло узбекский хлопок в два своих «черных» списка, по принудительному детскому труду и по принудительному взрослому труду. Хотя эти списки не представляют собой обязательства компаний, они стали важным сигналом о том, что покупать хлопок из Узбекистана противоречит нормам социальной корпоративной ответственности и нормам морали. В прошлом году узбекский хлопок был исключен из первого из этих списков, поскольку действительно с принудительным детским трудом в Узбекистане почти покончено, но он пока сохраняется во втором списке. А потому бойкот узбекского хлопка не снят с повестки дня.

Почему именно сейчас узбекское правительство озаботилось отменой бойкота? Дело, на мой взгляд, в следующем. Узбекское правительство и ранее рассматривало, да и сейчас продолжает рассматривать сельское хозяйство, а особенно хлопковый сектор, как свою «дойную корову», которая должна поставлять в распоряжение правительства валютную экспортную выручку. В основе этого подхода лежит почти та же парадигма, которой следовал еще Сталин, проводя политику ускоренной индустриализации в 30-х годах прошлого века. Эта парадигма заключалась в том, чтобы выкачивать ресурсы из села и направлять их на задачи индустриального развития. Этому курсу перераспределения ресурсов следовал и Каримов, который считал, что фермеры могут ограничиться определенным минимумом лишь бы свести концы с концами, а государство, концентрируя в своих руках валютную выручку, якобы лучше знает, как ею распорядиться.

Как происходило выкачивание ресурсов из хлопкового сектора? Главным образом, по пяти каналам:

1) Путем принудительного директивного плана по сдаче хлопка-сырца, называемого «хлопковой квотой»;

2) Путем централизованного контроля над ценами: на покупку хлопка у фермеров, а также на продажу им семян, горючего, предоставления услуг по техническому сервису, а также централизованно-выделяемого банковского кредита. По сути, утвердилась система ножниц цен – сочетание заниженных закупочных цен и завышенных цен на поставку товаров и услуг фермерам.

3) Посредством монопольного положения агентов по поставкам и по закупкам, которые даже и без жесткого административного регламентирования всех этапов
производственного процесса, загоняют фермеров в угол, не оставляя ему выбора, у кого покупать нужные товары и услуги и кому продавать свою продукцию. К примеру, в каждом хлопкосеющем районе имеется только один хлопкозавод, который подчинен ведомству, подконтрольному правительству. Таким образом, фермер не имеет возможности выбирать, кому поставлять собранный хлопок-сырец;

4) Посредством разницы между реальным (рыночным) курсом обмена валют и официальным. В условиях, существовавших до либерализации валютного обмена,
правительство активно манипулировало этой разницей, получая на свои руки валютную выручку, а с фермерами рассчитываясь «деревянными» сумами. Тут нужно также учесть и то, что если закупочные цены назначались в августе, перед сезоном сбора хлопка, то фактически окончательные расчеты с фермерами осуществлялись весной следующего года, а то и позже. При этом, с учетом неуклонного падения курса сума по отношению к
доллару, в долларовом выражении фактическая стоимость полученного дохода значительно снижалась к моменту расчетов.

5) Наконец, посредством коррупционного пресса, под которым находились и до сих пор находятся фермеры. Скажем, фермерам приходится кормить всевозможные коммиссии, которые хокимият время от времени направляет к ним. В момент сдачи хлопка на заготовительные пункты, администрация этих пунктов сознательно занижает объемы сдачи и их сортность. Фермеры часто вынуждены платить взятки хлопкопунктам, чтобы те назначили правильную сортность и не урезали объемы. Наконец, хокимы распредляют наиболее выгодные и лучше орошаемые земли своим родственникам, друзьям и клиентам и занижают им обязательные квоты, тем самым увеличивая бремя квот на остальных фермеров. Однако с отменой прежнего «многослойного» курса валют государство потеряло один из тех пяти столпов, на которых держалась сверхцентрализованная система управления хлопковым сектором.

В этой ситуации правительство видит выход не в отмене этой системы, не в передаче фермерам полного права распоряжаться своей землей и продукцией, не в развитии их капитализации, а в замене одной системы эксплуатации фермерства другой. Выход оно видит в резком увеличении доли хлопковолокна, перерабатываемой на месте с последующим экспортом уже текстильной продукции повышенной стоимости.

Правительство собирается это делать путем создания так называемых хлопково-текстильных кластеров, которые по своей сути напоминают хрущевские совнархозы, с одной только разницей: с одной стороны, эти кластеры должны служить приводным ремнем все того же централизованного государственного контроля над хлопковым сектором, а с другой – в этот сектор допускается частная собственность, но в эксклюзивном порядке – только для приближенных и для офшорных компаний с непрозрачной собственностью. При этом возникают риски перекачивания конечной экспортной выручки по каналам отмывания денег в карманы избранных и близких к правительству лиц. То есть, по сути дела, формируется модель, главными бенефициарами которой будут все то же центральное правительство, а наряду с ним — частные лица, приближенные к этому правительству, а возможно (и скорее всего) и сами члены правящей элиты.

Именно с расчетом на эту перспективу, правительство пошло на некоторые уступки в плане снижения масштабов принудительного труда, чтобы снять барьеры на пути экспорта узбекского текстиля. Прогресс в этой сфере безусловно достигнут, но он не настолько велик, чтобы говорить о полной отмене практики принудительного труда. Даже доклад МОТ по итогам мониторинга в течение последнего хловокого сезона, несмотря на ряд существенных недостатков, признает то, что свыше сотни тысяч граждан работали на хлопковых полях по принуждению со стороны административных органов.

По данным Узбекско-германского форума по правам человека, который тоже проводил свой мониторинг, принудительный труд в прошедший сезон продолжал носить систематический характер. В этих условиях отменять бойкот узбекского хлопка и текстиля было бы весьма преждевременным, поскольку такая отмена означала бы высокие риски возврата к (а точнее консервации) старой системы принудительного труда. По сути, эта система в своей основе осталась низменной, несмотря на некоторые уступки, на которые пошло правительство, отменив посылку на сбор хлопка студентов ВУЗов и некоторых категорий служащих. Эта система осталась прежней, поскольку продолжает базироваться на трех прежних столпах:
 сверхцентрализация управления хлопковым сектором, цель которой выкачивать из него ресурсы и концентрировать их в своих руках в виде валютной выручки;
 опоры на адмнистративные меры по принуждению фермеров к выполнению «хлопковых квот» и мобилизации населения на сбор хлопка и другие сельхозработы;
 назначения глав местных органов власти персонально ответственными за выполнение обязательных хлопковых квот, что вынуждает тех прибегать к старой практике принудительной мобилизации населения на сбор хлопка. Индикатором этого является то, что фермеров, как и ранее, принуждают участвовать чуть ли не каждый вечер на совещаниях у хокима, где они отчитываются перед ним за выполнение плана по сдаче хлопка, а в случае недовыполнения плана подвергаются оскорблениям и физическому насилию.

Те местные активисты, которые считают, что можно пойти навстречу правительству по вопросам бойкота, рискуют оказаться в роли своего рода «штрейкбрехеров» в правозащитном движении. Они рискуют предать дело по окончательной ликвидации системы принудительного труда, когда данная цель может быть достигнута уже очень скоро, если не ослаблять давления. Такое «сотрудничество» с властями может отбросить страну обратно к старым временам, лишив правительство важного стимула для полного реформирования сложившейся системы. Признаки такого возврата тоже наблюдаются в настоящее время, наряду с позитивными изменениями, например в массовом нарушении жилищных прав граждан, в ограничении свободы доступа к информации, в сфере правосудия и борьбы с коррупцией, а также и в хлопковом секторе. Судьба страны зависит от того, какая из этих тенденций, положительная или негативная, одержит верх. А поэтому ни в коем случае нельзя допускать ослабления давления на правительство Узбекистана. Надо помнить, что благодаря именно этому давлению, это правительство было вынуждено идти на уступки правозащитному движению. И именно благодаря этому давлению можно будет окончательно поставить точку в деле искоренения государственно-санкционируемого хлопкорабства.

Автор: социолог Алишер Илхамов